Мария Мелех - Сны Бога. Мистическая драма
Он уже трясет в экстазе мою руку.
Вот так я продаю свои сны. Кстати, он даже не заметил, как я обеспечил себе выступление на итальянском телевидении.
– Хотите остаться здесь до завтрашнего утра? – предлагает мне Риччи, когда мы выходим во двор, ослепивший, несмотря на пасмурную погоду, дневным светом. – Посмотрите местность, может быть, вдохновитесь еще больше. У нас хорошие комнаты в гостинице. А какая рекреация! Памела вам расскажет, она каждый день плавает в нашем бассейне.
– Да, Николас, – вворачивает она тут же, – это место надо прочувствовать. А бассейн – просто сказка. Римская сказка. Эпоха Империи, не младше.
«Зачем мне это?» – думаю я, но вслух соглашаюсь:
– Почему нет? Дорис, Джон, вы, наверное, хотите уехать в город?
– Мне было бы интересно познакомиться с этим архитектурным комплексом ближе, – поспешно отвечает Дорис. Она всегда выражается так, будто ее остановили на улице журналисты с местного телеканала, чтобы узнать ее драгоценное и – конечно же! – лояльное мнение о текущих делах в городке.
– Не-еет, – решительно отрезает Джон, – нет-нет. Я в город, в отель. Мне монастыри не по нраву.
…Нам предложен гармоничный ужин, в котором присутствует все, что я люблю: разноцветие, разновкусие, изящная сервировка и умеренность. Мистер Риччи изволил отчалить по своим денежным делам, и его багровые щеки, оттененные природой смуглотой, не вступают в хоровой сговор с томатами черри, и тем самым не нарушают обозначенное равновесие.
Даже мой маленький эскорт, «Пэм и Дорис, блондинки», оказался на удивление послушным и воспитанным. Обе обрядились в шелка по случаю ужина в древних стенах, в тусклом сиянии свечей в бронзовых канделябрах. На старшей было светло-зеленое платье в легких брызгах крохотных белоснежных цветов, тонкие лямки открывали красивые крепкие плечи с едва заметным узором веснушек. Признаться, наряд ей шел, но – Боже мой! – сокрушаюсь я над несовершенством мира, какой звонкий ведьмовской дурман он источал бы на рыжеволосой. Дорис оделась в однотонное голубое, с эффектным лифом и полностью оголенными плечами – также не подозревая, как восхитительно подчеркивает небесный цвет золотую кожу брюнеток.
Мы ужинаем, изредка вспоминая о правилах светской беседы и анализируя окружающий интерьер. Я надеюсь, поднявшись из-за стола, отправиться в отведенный мне номер на третьем этаже гостевого особняка. Признаться, я бы предпочел, чтобы меня поселили в опустевшие на время рождественских каникул комнаты девочек – я ужасно скучаю по школьной атмосфере, утраченной навсегда. И мою ностальгию только усугубляет воспоминание о тебе, твоих учебниках, стоявших на полке, игрушках, сидевших в изголовье кровати. Но администратор, сменивший заказчика, объяснил, что комнаты не освобождаются детьми – дабы они могли возвращаться в школу, как в родной дом. Здесь не слишком-то строго обходились с такими пташками, как ты, моя милая.
Впрочем, я не стал расспрашивать его дальше – он и так косо посмотрел на меня, видимо, предположив в моей персоне одного из тех извращенцев, что любят в вечернее время ошиваться у подобных райских кущ. Пэм тоже настороженно взглянула, по своей птичьей манере чуть наклонив голову набок – будто прислушиваясь к одному ей шепчущему голосу. Да, дорогуша, это было после тебя, и тебе – неведомо. Дорис вообще никак не реагировала: она не обращала внимания на подобные мелочи, которые для другой стали бы препятствием на пути к цели. По-своему очень умная девица: всегда держит взгляд на мишени. Порой мне доставляет истинное удовольствие развлекаться, проверяя ее выдержку и гибкость мышления. Подобными экспериментами я выяснил, что ее способность усваивать самые неудобоваримые вещи воистину превосходна. Или… Она просто не принимала меня всерьез, отметая в сторону все, что не укладывалось в мой идеальный портрет?
Однако мне не удалось заняться любимым делом, погрузившись в вязкий туман грез о тебе – столь осязаемых, что с лихвой заменяли мне реальность. «Ники! – окликает меня Памела, – Так что насчет бассейна?»
– Во сколько? – спрашиваю я, коварно просчитывая свое опоздание и надеясь на понимание ситуации, которое не позволит ей уронить достоинство, колотя в мою дверь.
– Часа через два? – вопросительно соглашается Пэм.
Дорис изящно прикладывает к губам салфетку, опустив глаза. «Записала в ежедневник: вторник, 2 января, 22.00», – догадываюсь я.
– Договорились, девчонки, – я подмигиваю, давая понять секретарше, что в очередной раз прочитал ее мысли. Она чуть вздрагивает, но лишь улыбается в ответ.
Я не собираюсь принимать водные процедуры, да еще и в компании двух женщин, каждая из которых претендует на власть над моей персоной. Одна желает доказать, что прошлое имеет значение и для меня; другая – что мое будущее подчинено ей. Хорошо, возможно, я слишком обостренно реагирую на подобные ситуации. Простите мне эту слабость: моя молодость была беспрестанной битвой за личное пространство. Однажды, в мгновение ока, я оказался знаменитостью, маленькой фигуркой, повисшей в открытом космосе, в беспощадных лучах прожекторов. Конечно, моя слава несравнима с известностью «звезд» музыки или кино, но и на талантливого художника в современном мире мультимедиа приходятся свои тридцать тысяч почитателей. Тем более, мне довольно быстро удалось стать миллионером, включив себя в список завидных женихов Европы. И все это было совершенно некстати: я был счастливо женат, и не собирался бросать свою супругу.
Двадцатилетний мальчишка, отчаянно кричащий о своей любви, пытающийся защититься ею от алчных рук и губ… Иногда я просыпаюсь от одного и того же кошмарного сна: я стою в толпе, каждый из которой тянется ко мне, моя грудная клетка разорвана и, опустив взгляд, я вижу, как пульсирует в ней окровавленное сердце. Я пытаюсь сказать им, что у меня есть сердце, а в нем – любовь, но все тщетно. Кто-то из толпы орет мне прямо в ухо, и этот ужасный голос не лишен интонаций глубоко ненавидимой мной житейской мудрости: «Это жизнь, малыш! Это жизнь! Ты нам должен. Ты должен хотеть быть с нами!»
Пока еще, на этой странице, мое повествование может показаться исповедью Нарцисса, но я постараюсь наглядно продемонстрировать процесс превращения гадкого утенка в лебедя. Я не Нарцисс, я какое-то другое редкое растение. И тем неприглядней смотрюсь в прокрустовом ложе нашего времени, что я – мужчина, которому от природы должно быть неразборчивым и любвеобильным. Моя проблема в том, что я всегда хотел настоящего. Но мое представление о настоящем почему-то не совпадает с общепринятым.
Меня считают мечтателем, в то время как я истекаю презрением, наблюдая жалкие человеческие попытки жить иллюзиями. Растиражированные сценарии жизни – разве это не самая великая иллюзия? Получать образование, веруя, что оно есть признак истинного ума. Зарабатывать деньги, как свидетельство своего дара. Создавать семьи, которые развалятся через пять лет, но убеждать при этом и себя, и всех вокруг, что это – та самая, вечная любовь. Гнаться за воплощением мечты, думая, что она принесет окончательное счастье. Без иллюзии нет действия. Человек, лишенный иллюзий, впадает в ступор от осознания бессмысленности своей жизни. Человек, умеющий двигаться вперед без них – уже больше, чем человек. Я себя к таковым не отношу, увы.
Ты – та же иллюзия, и я лишь смею надеяться, что твоего зелья мне хватит до конца дней, и я никогда не проснусь отрезвленным.
Но подверженность иллюзиям не освобождает меня от их осознания, и это болезненный парадокс. Я раскаиваюсь, как алкоголик, признавший свою слабость, но продолжаю хлебать отраву. На сегодняшний день я свел к минимуму свои заблуждения, оставив из их огромного числа только самое любимое – тебя. Остальное мне оказалось не под силу: пытаясь сделать то, что и все, я ощущаю во рту нарастающий привкус горькой желчи, поднимающейся из нутра. Все простое и человеческое – яд для меня.
Так было не всегда, я родился другим – не в той золотой середине, где живет большинство, а сразу в двух обличиях, одно из которых находилось в противоположной от меня сегодняшнего, крайности. Попадая в поле зрения людей, я становился приспособленцем, хитрецом, лицемером, желавшим лишь одного – славы и богатства. Теперь я люблю оправдывать себя тем, что все это было неспроста, и необходимо для того, чтобы ты узнала обо мне. Но когда я встретил тебя, то испил из столь чистого и звонкого источника, что все остальные родники кажутся мне либо пресными, либо испорченными. Прикосновение к тебе вселило в мою душу точное знание вещей. Что такое любовь. Что такое смерть. Что такое смысл. Что такое путь. И теперь тени на полу не могут меня обмануть – я всегда ищу предмет, их отбросивший.
